Татьяна Ивановна Чернышева

Валерий Агафонов

О Валерии Агафонове впервые я услышала от своих родителей. Мой папа, Иван Иванович Чернышев, двоюродный брат Леонида Ивановича Коноплина, отца Марии Леонидовны, мамы Валерия, рассказывал, что он знал Марусю с детских лет и любил ее за спокойный характер, рассудительность, деловитость и правдивость. Он на протяжении всей своей жизни поддерживал с ней связь, в основном путем переписки. Я запомнила Марию Леонидовну с тех пор, когда она еще до Великой Отечественной войны приезжала к нам в гости в Москву. Потом я узнала, что она вышла замуж и у нее родился сын, которого назвали Валерий. К сожалению, война началась через несколько месяцев после его рождения. Мы все очень переживали за всех родственников, живших в Ленинграде, и удивлялись, как Марии Леонидовне в условиях блокады удалось одной сохранить жизнь себе и двум маленьким детям. От недостатка питания маленький Валерик был очень слаб, часто болел и у него появилась сердечная недостаточность, а ходить он начал только с четырех лет.

Лично я познакомилась с Валерием осенью 1955 года, когда я работала в библиотеке Мосрыбвтуза и мне предоставили отпуск в конце лета. Очень хотелось поехать куда-нибудь к Черному морю, но путевку в дом отдыха мне достать не удалось, а ехать куда-то одной я не решалась. Вот тогда-то папа и сказал мне о возможности поехать в Ленинград к Марии Леонидовне. Эта идея мне очень понравилась. Я еще никогда не была в этом замечательном городе. Я написала письмо Марии Леонидовне и получила от нее любезное приглашение. Быстро собрала свои вещички. Оля, моя сестра дала мне свой фотоаппарат ФЭД, показала, как вставлять кассету и куда нажимать, чтобы сделать снимок, родители дали мне кучу советов и приветов и я отправилась в Ленинград.

На вокзале меня встретил Валерий, узнал по описанию и по приметам. Одет он был весьма скромно, но берет и длинный шарф, один конец которого был по моде перекинут за спину, придавали ему вид художника или артиста. Когда мы пришли домой на Моховую улицу, я разглядела его более внимательно: Валера был худощавый, среднего роста мальчик, бледненький, с мягкими чертами лица, большими серыми глазами, большим ртом и роскошными густыми волосами каштанового цвета с блеском темно-красной меди. Он показался мне чем-то похожим на симпатичного лягушонка. Держался он с достоинством, был вежлив, со мной говорил почтительно.

Мария Леонидовна встретила меня очень приветливо, представила свою дочь Нелю (Нинель Борисовну), очень скромную, умную, милую и симпатичную девушку. Вечером Неля ушла к своей подруге Гале, у которой она и жила во время моего пребывания в их комнате, так как для всех там не было места, я спала на Нелиной кровати. Но с Нелей и Галей мы периодически виделись дома, несколько раз вместе гуляли по городу и очень подружились. Когда я уезжала, они подарили мне красивый альбом для фотографий в кожаном коричневом переплете и с медной застежкой-пряжкой. Я теперь храню в нем фотографии ленинградских родственников и виды города.

Меня поразила квартира, где жила Мария Леонидовна. Там было двенадцать или больше комнат, и еще в большом зале при входе были отгорожены комнатушки, и в каждом помещении жила семья и редко одиночки. Комната Марии Леонидовны была сравнительно большой, с лепниной на потолке и красивой высокой дверью, выходящей в зал рядом с двумя такими же дверями. Вдоль противоположной стены зала около окон, стояло несколько кухонных столов, а на них керосинки и примусы. В кухню можно было пройти по длинному коридору, от которого шли ответвления в сторону мест общего пользования и к другим комнатам.

Первые пять дней я ходила одна в Эрмитаж, с открытия и до закрытия, пока не прошлась по всем залам и хотя бы мельком не осмотрела все его экспонаты. А потом моим проводником по городу стал Валерий. Меня удивило его знание города. Он рассказывал про дворцы, дома и обитателей, про исторические события, памятники, улицы и площади, и все это сопровождал соответствующими цитатами и высказываниями знаменитых людей и стихами А.С. Пушкина и других поэтов. Мне скоро стало казаться, что это говорит и сопровождает меня не мальчик, а взрослый начитанный и хорошо образованный человек. Кроме всего прочего, Валерий обладал каким-то большим и необычным обаянием, которое выражалось в интонациях его голоса, взглядах, манерах. Он всегда был внимателен и держал себя скромно. Однако признался мне, что у девочек особым успехом не пользуется и чтобы привлечь к себе их внимание, хочет научиться петь и играть на гитаре как Павел, интересный молодой человек, который жил в одной из комнат той же квартиры. Валера познакомил меня с ним. Павел спел для нас несколько песен. Валера тоже что-то исполнил, беря на гитаре уже выученные несколько аккордов.

Потом мы с Валерием ездили в Ломоносов, Пушкин, Павловск, Петродворец. Хотя некоторые очень познавательные архитектурные памятники еще не были восстановлены и реставрированы, это были сказочно прекрасные путешествия. Погода стояла прохладная, но ясная. Ярко светило солнце, небо было необыкновенно синим, листва на деревьях поражала изобилием красок разных оттенков зеленого, желтого, оранжевого, красного и коричневого цвета. Особенно красиво выглядели листья клена, если смотреть вверх, на фоне синего неба, пронизанные солнечными лучами. В озерах и прудах отражались белые колонны зданий, красивые павильоны и скульптуры. Я фотографировала налево и направо все, что попадалось на глаза, но, к сожалению, не обратила должного внимания на своего спутника, от которого во многом зависело мое прекрасное настроение. Я запечатлела Валеру всего на двух или трех фотографиях, да и они, как, впрочем, и почти все остальное, плохого качества. Сейчас эти снимки приобрели для меня особенную цену и значение, но уже ничего не исправить.

Итак, мы с Валерой гуляли. Мария Леонидовна очень вкусно кормила нас, несмотря на свои скромные средства. Даже два раза, не помню, по какому случаю, испекла великолепные пирожные эклер, которые просто таяли во рту. Однако спустя некоторое время стала напоминать Валере, что пора бы заняться математикой, по которой ему в школе была назначена переэкзаменовка на осень. Но у него не было никакого желания учить математику. Он ее не любил и не понимал. Но это и понятно. Математика требует систематических занятий, а Валера из-за своего слабого здоровья часто болел и пропустил много уроков. Ему было трудно, он не любил зубрить и вообще делать что-нибудь по принуждению, хотя брал учебник и обещал приготовиться.

Уехала я из Ленинграда отдохнувшей и полной ярких впечатлений.

Некоторое, довольно продолжительное, время спустя папа позвонил Марии Леонидовне и спросил про Валеру и его учебу. Мария Леонидовна сказала, что он школу бросил. Тогда папа спросил, чем же он занимается. «Он поет» – ответила она. «Он еще и поет!» – воскликнул папа с возмущением и удивлением. В то время в стране и в нашей семье считалось, что человек, особенно молодой, должен учиться, получить высшее или среднее специальное образование, получить специальность и иметь соответствующий диплом. А то, что для Валерия основным делом в жизни и специальностью стало пение, мы не понимали. А без аттестата зрелости, свидетельствующего об окончании десятилетки, его ни в какие специальные или театральные заведения не принимали.

Потом Валера стал довольно часто приезжать в Москву и почти всегда заходил к нам. Как-то мама, возвращаясь из магазина домой, увидела у нас во дворе толпу народа. Оказалось, Валера, не застав никого дома, решил подождать, сел на лавочку и стал играть на гитаре и петь. Люди не могли пройти мимо, останавливались и слушали его. Тогда мы попросили спеть и для нас. И он запел старинные русские романсы. Пел превосходно. Родители растрогались, стали вспоминать и тоже петь романсы своей молодости. Несмотря на восхищение пением Валерия, мы воспринимали это как развлечение, приятное времяпрепровождения, а не как серьезное занятие как для себя, так и для Валеры, тем более, что сам Валерий пел легко, с удовольствием, когда и где угодно, по чьей-либо просьбе и просто так.

В Москву Валерий приезжал обычно неожиданно для нас и всегда с гитарой. Причем билетов на поезд он никогда не брал. Он просто входил в первый попавшийся вагон нужного ему поезда, подсаживался в купе к группе молодежи или людям, которые ему казались симпатичными, и начинал играть на гитаре и петь. Вокруг него сразу же собирались слушатели, так что когда проводник подходил проверять билеты, трудно было разобраться, сколько человек едет и где чей билет. Тем более, что и сам проводник или контролер с удовольствием слушали Валеру и им даже в голову не приходила мысль о том, чтобы его высадить, даже если он и безбилетник. Это Валера мне сам рассказывал.

Однажды Валерий приехал к нам, переночевал, а затем отправился куда-то по делам. К вечеру он вернулся с большой стопкой нот и очень довольный. Оказывается, он ездил куда-то за город в подмосковную дачную местность, где жила когда-то знаменитая, но почти забытая исполнительница старинных русских романсов. К сожалению, я не помню, кто именно и когда это было. Возможно, это была Тамара Церетели или Изабелла Юрьева, а может еще кто-то такого же ранга. Скорей всего, это было в конце семидесятых годов. Валерию каким-то чудом удалось узнать ее адрес, и он с трепетом душевным отправился к ней. О своей встрече с этой знаменитостью Валерий рассказал следующее: он нашел ее дом. Это было одноэтажное деревянное строение с палисадником под окнами. Он поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Вскоре вышла пожилая женщина, по-видимому, домработница, и спросила, что ему надо. Валерий назвал себя, сказал, что он исполнитель романсов и страстный поклонник знаменитой певицы и что он хочет ее увидеть. Но женщина ответила, что хозяйка посетителей не принимает. Тогда Валерий сел на лавочку против окон заветного дома и запел романс: «Милая, ты услышь меня, под окном стою я с гитарою…»

И она его услышала и пригласила в дом. Там Валерий сумел полностью ее обаять. Он рассказал о себе, что-то спросил у нее и пел, пел. Она стала вспоминать свою молодость и тоже петь разные романсы и, наконец, исполнила романс, в котором есть такие слова (привожу по памяти, не совсем точно): «…ты несмелый такой, так целуй, черт с тобой, черт с тобой».

А перед расставанием подарила Валерию ноты романсов.

После того, как Валерий женился и уехал в Вильнюс, я видела его всего несколько раз.

Как-то он заехал к нам. Я была дома одна, Спросила, хочет ли он есть. Он отказался, сказав, что только что обедал. Я не стала его упрашивать. Мы довольно долго с ним разговаривали. Вдруг он спросил, что в кастрюле, которая стояла на столе. Я говорю – картошка вареная, а он сказал, что очень любит, если вареную картошку поджарить. Я стала предлагать ему еще щи и котлету, но он согласился поесть только картошку. А потом я очень пожалела, что не накормила его и не поняла его чрезмерной деликатности.

Потом я виделась с Валерой, когда мы с моей знакомой австралийкой Бернис были в Вильнюсе, совершая турне по столицам республик СССР. Он тогда работал актером в Вильнюсском драматическом театре и был популярен как исполнитель романсов, выступая в лекциях-концертах, которые организовывала и вела его жена, Елена Петровна. Валерий пел, а она рассказывала об авторах романсов и истории их создания. К сожалению, в тот приезд мы не застали Елену Петровну, она была в командировке. Валера был один. Принимать нас ему помогал его товарищ со своей женой. Они устроили нам торжественный обед, честно израсходовав на него все деньги, оставленные Еленой Петровной для этой цели. Обед состоял из жареной утки с картошкой и овощами, а на десерт была земляника со сливками. Все было чрезвычайно вкусно, земляника была сладкая, душистая и в большом количестве, а вот утки досталось по небольшому кусочку, у нее мясо только на ножках и грудке, а остальное – косточки. Валера положил себе на тарелку ножку. Но я заметила, что он ее не ел, а после обеда отнес на кухню и положил в холодильник. Я потом спросила его, зачем он так сделал. Оказалось, что его пятилетняя дочка Лада находилась в детском саду на пятидневке и на следующий день, в пятницу, Валера должен был взять ее домой. Так он специально приберег эту ножку, чтобы угостить Ладушку. На следующий день с утра Валера показывал нам Вильнюс, а потом привел из детского сада Ладушку, очаровательную белокурую девчушку, очень серьезную и хозяйственную. Она объяснила мне, где что лежит на кухне, как подмести пол и т.п. На следующий день Валера устроил домашний концерт с участием одной известной вильнюсской актрисы. Валера много пел с большим вдохновением. Мы все слушали его с восхищением, но Бернис осталась равнодушной, так как совсем не понимала русский язык и не имела музыкального слуха. Кроме того, романс ей был совершенно незнаком как жанр. Ей были непонятны изменения выражения его лица, в какой-то момент она даже отшатнулась от Валерия. Я тогда подумала, что романс надо уметь слушать, так же, как оперу или симфонию, а не ждать многократного повторения одних и тех же слов, догадываться об эмоциях по телодвижениям певца и ощущать ритм, вздрагивая от оглушительных ударов барабана.

У Валерия была богатая мимика, кроме того, его лицо производило в разное время разное впечатление – иногда он казался потрясающе красивым, а иногда – чуть ли не безобразным.

Однажды Валера приезжал к нам со своим приятелем – молодым танцовщиком балета, который как-то приходил к нам без Валеры и ездил вместе с моим папой и мной на ипподром, где в тот день были бега. Последний раз я видела Валерия, когда он навестил нас вместе с Татьяной Николаевной по дороге в Ленинград после отдыха с ней на берегу Черного моря. Он тогда пополнел, выглядел очень солидным и важным. Знакомя меня с Татьяной, он спросил меня, как мне нравится «его девочка». Я сказала, что она смотрится очень хорошо, стройная и весьма красивая со своими длинными распущенными почти черными волосами, напоминающая некоторые портреты итальянок. Она не спускала с него обожающего взгляда, заботилась о нем, пыталась угадать его малейшие желания, а перед выходом на улицу тщательно укутала его горло шарфом. Потом они поженились.

О дальнейшей жизни и печальной кончине я узнала от родных. Они мне подарили его первую пластинку, сделанную по записям на радио.

Благодаря родственникам у меня есть и выходившие впоследствии грампластинки, кассеты и компакт-диски с романсами и песнями в исполнении Валеры. И чем больше я слушаю его голос, тем больше убеждаюсь, что в наше время никто не исполняет романсы лучше него. Валерия Агафонова можно без сомнения поставить в один ряд с самыми знаменитыми певцами, которые пели романсы в конце XIX-начале ХХ веков (Панина, Вяльцева, Морфесси).

Тембр голоса Валерия исключительно подходит для исполнения романсов, а главное, он очень бережно и тактично воплотил в своем пении все самые лучшие, классические, традиции романса, без излишней драматизации, цыганщины или просто демонстрации голоса. Он умел понять и донести до слушателей основной смысл содержания и все оттенки чувств романсов. Создается впечатление, что его голос непосредственно проникает в сердце. Надо отдать должное первой супруге Валерия Агафонова, Елене Петровне Бахметьевой, филологу, доктору гуманитарных наук. Она во многом помогла Валерию в достижении исполнительского мастерства, начиная с постановки голоса и дикции до трактовки содержания. А сам Валерий, хотя и не имел диплома о высшем образовании, умел понимать и воспринимать знания и опыт близких людей, талантливых артистов, посещал лекции известных режиссеров, дружил и участвовал в совместном творчестве с молодыми ленинградскими поэтами и бардами. Он часами мог разучивать аккомпанемент, оттачивать интонацию, добиваться наилучшего звучания. В какой-то мере его можно поставить в один ряд с Окуджавой и Высоцким в плане возрождения свободы и самосознания россиян в 60-е годы. Только Агафонов делал это иначе, он попытался возродить тонкие душевные человеческие чувства на основе русского романса (собственно, не русского романса, насколько я знаю, нет; в других странах есть песня, баллада, шансон и многое другое, но не романс). И это ему удалось.

Но самой большой заслугой Валерия я считаю то, что он возродил романс практически из небытия. Ведь в Советском Союзе официально считалось, что слова и музыка романса никак не соответствуют идеологии и воспитанию нового, советского человека – строителя коммунизма. Многие исполнители романсов подвергались политическим гонениям. В концертах романсы почти не исполнялись, если их пели, то в большинстве случаев утрированно, искаженно, с оттенком пошлости или насмешки. Многие романсы были совсем забыты. А Агафонову удалось разыскать забытые романсы, а главное, восстановить ценность и значение романса для русской культуры, показать классическое исполнение этого музыкального жанра.

26.10.2003